Желаемый результат

Этот фактор напрямую связан с тем, почему вы хотите стать экспертом в течение двух часов. Вашей целью является то, чтобы вами восхищались за ваше остроумие? Получить работу? Соблазнить кого-нибудь?

Я иду на каждый допрос с набором требований; мой желаемый результат – добиться удовлетворения этих требований. Это зависит от ситуации, потому что чем больше я изучаю собственную аудиторию – в этом случае заключенных и источники – тем лучше становится моя способность повысить качество того, что он может сделать для меня. В определенной степени вам нужно быть очень гибким в определении вашего результата, потому что вы можете пойти на встречу, приняв решение о том, кто является вашей аудиторией, только для того, чтобы обнаружить, что она совершенно непохожа на нее.

Примите во внимание все разнообразные шаги, через которые проходит следователь только для того, чтобы в точности определить свой желаемый результат – и насколько малой частью этого процесса является овладение жаргоном и получение других новых кусочков информации.

Профессиональный допрос – это не сценическое и/или садистское шоу, которое проводится за счет арестанта. Рабочие центры по сбору информации, извлекают столько полезной информации, сколько это возможно за ограниченный промежуток времени. Поэтому, когда я готовлюсь к допросу, я изучаю ровно столько, чтобы иметь достаточный уровень доверия для установления раппорта. Моя цель заключается в том, чтобы иметь достаточно тесную связь, чтобы заставить человека говорить; это позволяет мне извлекать информацию в соответствующей форме. Это мой желаемый результат – ничего больше. У меня нет никакого желания в том, чтобы меня воспринимали остроумным, интеллигентным, добрым или жестоким. Мой желаемый результат предписывает мне то, чтобы я достаточно разбирался в жизни моего собеседника, чтобы заставить его поверить в то, что я ему говорю – неважно правда это или ложь – и получить нужную мне информацию, не останавливаясь на поиск терминов и понятий во время допроса.

Мой жизненный опыт говорит о том, что обычно следователи ведут 12 часовой рабочий день, написание отчета о предыдущем дне занимает еще один час. Подсчитайте все это, и это реально будет означать, что следователи работают по 14 часов в день. По большому счету, отчеты концентрируются на двух типах информации: разведывательная карта, в которой находятся все относящиеся к делу факты, и рабочая карта, в которой записано все, что нам говорит арестант. Разведывательная карта содержит всю информацию, которая у нас имеется о той территории, где поймали арестанта, которого я допрашиваю.

Благодаря этой разведывательной карте, я могу знать больше об обстоятельствах задержания арестанта, чем знает он. Если я знаю достаточно о его основном задании и показываю некоторое сострадание, то он будет говорить. Он также будет солидаризироваться со мной и выдавать информацию. Для того чтобы понять информацию, которую он мне дает, мне нужна структура ее сортировки. Это является основанием для подготовки, которая вооружает меня фактами в противовес проницательности по отношению к человеку.

Арестант возможно слышал какой-то взрыв вдалеке, но я знаю точно где произошел взрыв, и что было им разрушено. Поэтому когда я спрашиваю: «что произошло прямо перед тем как вы были взяты в плен?» и он отвечает что слышал взрыв со стороны своего левого плеча, я могу точно сказать, где он стоял, и в какую сторону он смотрел. Похожие встречи с другими заключенными говорят мне о том, где находился каждый из них по отношению друг к другу, поэтому я могу начать составлять трехмерную картинку поля боя с этими людьми на ней. По мере того как я собираю эту якобы бесполезную информацию о том, где находились люди и что они делали, я могу убедиться в том, кто что делал, и поэтому кто возможно может быть способен удовлетворить моим требованиям в особо важной информации.

В этом процессе я обычно знаю громадное количество фактов, которые я никогда не расскажу собеседнику. Я могу знать, что боевая единица с его левой стороны была полностью уничтожена, и когда я узнаю, что его брат был в этой боевой единице, то я могу либо раскрыть эту информацию, либо ее опровергнуть. В зависимости от того, чего я пытаюсь достичь. Информация иногда более могущественна, когда она не раскрывается.

В этой ситуации я спрашиваю себя: «Чего я ищу?» Тактическую информацию о перевозимом этой боевой единицей оборудовании? Наиболее уязвимая часть автотранспортного средства, которым он управлял? Как много оружия он вез? Все эти вещи являются базовыми знаниями каждого солдата. Или же я могу обнаружить во время нашего разговора, что он был водителем генерала, а не обычным солдатом – обилие ценной информации. Раскрывая эту жемчужину, я знаю, что это была не последняя встреча с ним. Мой опыт должен быть подкреплен многими часами разговоров, если я хочу остаться человеком, которым я хочу быть.