Истинный эксперт может поддерживать благоговейный страх по отношению к нему в презентации или разговоре, и таким образом выставляя себя кем-то, кого нельзя подвергнуть сомнению. В качестве толкователя, вы выставляете из себя эксперта и показываете участникам аудитории то, какая часть информации согласовывается с их миром и точкой зрения. Вы понимаете свою аудиторию. Вы знаете уровень понимания участников аудитории, вы становитесь шестерней, которая заставляет машину работать. Религиозные эксперты делают это тысячелетиями, истолковывая волю богов в человеческий язык. Ваша экспертность заключается в том, что вы тот, кто может интерпретировать слова эксперта другим людям. Вы не хотите быть Оракулом из Дельфи, вы хотите быть священником храма. Он отличается от Нефтепереработчика, потому что вы переводите специфичные мысли и язык в язык общего использования.
Если вы можете понять содержание языка эксперта, тогда вы обладаете ценностью, но вы должны быть достаточно почтительным, чтобы не напугать его. Если он думает, что вы не просто толкуете его мысли, но и в действительности понимаете его секреты, то вы становитесь опасны. Вы не хотите, чтобы этот человек потерял свой авторитет, потому что тогда вы будете атакованы.
Толкователь может быть частью замысловатой стратегии. Если вы входите в комнату и ничего не знаете, там могут находиться много высокоспециализированных людей, которые не говорят на одном языке. Возьмите маркетолога и программиста. Вы можете произвести впечатление эксперта и быть блистательным в ходе процесса, если вы можете истолковать то, что говорит каждый из них другому в упрощенном варианте. Вы становитесь самым важным человеком на встрече, потому что вы помогаете людям понять друг друга; вы устанавливаете языковые мосты, которые способствуют органичному движению мыслей.
В первой войне в Персидском заливе, я путешествовал с кувейтской армией. Там было три американца и десять кувейтцев, сидящих в палатке около силовой станции, которая дымела, потому что иракцы бросили ручные гранаты в трансформатор, когда они отошли от него.
Моя работа заключалась в определении терминов для зачистки территории, называемой Hawalee. Сидя в этой палатке, мы вели переговоры с кувейтцами о том, что мы хотим, чтобы они сказали на своем родном языке для того чтобы наш парень записал эти слова на громкоговоритель. Мы решили транслировать на их диалекте, а не использовать мой арабский, который являлся более официальным. На записи, которая воспроизводилась снова и снова, мы хотели, чтобы они наговорили что-то вроде: «Сдайте свое оружие. Не стреляйте в нас. Мы здесь чтобы освободить город. Мы здесь чтобы найти иракцев. Если вы знаете где они находятся, придите и скажите нам». Мы также хотели дать им понять, что: «Если вы будете в нас стрелять, то мы ответим тем же самым».
Все что у них было на уме скорее: «Все преступники открыто выступают сейчас, и мы сравняем с землей все здания».
В ходе переговоров, когда я переводил то, что сказал кувейтский полковник одному из наших офицеров, нашему парню не понравилось то, как идут дела и сказал: «You tell that so-of-a-**** that . . .» В этот момент я стал больше чем переводчиком, я стал консультантом по передаче уместной части информации, без оскорблений.
Я возможно не был самым умным человеком или лучшим толкователем, но в этот момент, я был именно тем, в ком нуждался каждый, для того чтобы работа была сделана. Я был экспертом, который смог заставить вещи работать.